Из записок птицелова

В один из февральских дней, проснувшись утром часов в восемь, я вспомнил, что дня три назад, чем-то озадаченный, я видел в саду четырех щеглов, из которых три были самки и один самец, видел, как он перелетал, прицеплялся на боковую ветку репейника, потом неловко перемещался на цветоложе, сзывая к себе тем же занятых самок. Все это я тревожно припоминал и, угадывая через окно — морозное утро или нет, спрашивал себя: птицелов, много ли людей, которые не осмеют тебя? Потом, оставив этот вопрос (не до похвал мне людских), я накинул коротенькое пальто, взял шапку, в рот берестовый свисток и вышел в сад. Утро было самое благоприятное, небо все закрылось тучами, в воздухе тихо, морозу после трехградусной оттепели прихватило градусов за двенадцать. Сад весь был завален аршина на два снегом; обнаженные деревья стояли в таком порядке: по левой стороне от флигеля по забору старый вяз, от него в ряд три рябины, дальше шесть больших берез, в углу большой серебристый тополь, вправо от которого два молодых дубка, от них начинаются липы, обходя уже по линии правого забора до оранжереи, на другом конце которой приютился явор, за ним три пятилетних тополя. Ближе к середине сада была видна кругом малина, смородина и другие ягодные кусты; от них же на некотором расстоянии различные сирени, против которых в сугробах яблони, затем — на самой середине сада величественно красовалась громадная темная европейская пихта, кругом ее укрытые соломою (как и кусты ягодных растений) помещались плодовые деревья; ближе к калитке, неподалеку от вяза, стояли еще три яблони и против них опять сирени; от пихты на снегу были заметны следы кошки, дорожкою прямо к калитке, и от нее мимо сиреней к оранжерее. По этому-то следу я пробирался по колено в снегу за оранжерею, где на пространстве саженей пяти был расположена огород. С трудом пробравшись, я увидал около самого забора несколько кустов репейника и крапивы; эту-то мертвую растительность мне было и нужно*. По снегу я заметил обитое семя репейника и крапивы (к последней, как подозреваю, жаловала синица-кузнечик) и потому я заключил, что уже не одно цветоложе репейника пусто.

Притаясь за близстоящий явор, я просвистнул несколько раз призывным криком щегла, и на мой свист прилетели два красивейших самца, на призыв которых поднялись по направлению от соседнего палисадника еще шесть штук и сели на липу, потом спустились вниз; из них четыре были самки и два самца. Недолго я любовался моими пернатыми гостями. С криком пронеслась надо мною самка и увела за собою моих посетителей. Тотчас я отправился отыскивать их с целью узнать, куда еще летают мои щеглы, т.е. где еще они находят нужную для них пищу. Исходив кругом несколько садов, огородов, задних дворов и палисадников, что однако же стоило больших хлопот, я в одном из последних нашел, также около забора на большом пространстве засевший репейник, по которому заметил, что он тоже был посещаем зерноядными птицами, а потому я, не мешкая, принялся выдергивать его; на иных сорвал только чашечки и, устранив таким образом препятствие, перенес к себе в сад, где и разобрал его; затем, в наступившую лунную ночь, расчистив предварительно снег, я расставил их как следовало прямо по правой и левой сторонам, так что между ними оставалось аршина три в ширину место для тайника.

Когда я пришел на другое утро, то заметил, что убранный мною точок местами значительно потревожен. По моим догадкам, на нем было гораздо больше десяти гостей, потому что некоторые прутики репейника были даже поломаны, да и обитого семени на снегу было больше, нежели прежде, значит «облюбовали». Следовательно, мне оставалось подсмотреть «строги ли» были щеглы на точке или «покойны», и подсыпать в сделанные из чашек репейника места конопляное семя. Последнее я делал три дня каждое утро и только на четвертый день мне удалось подсидеть щеглов около сорока штук. Я видел, как они прилетели и насколько были смелы на точке. В ночь на седьмой день я принес вышеупомянутый тайник и между репейником поставил его так: петли на двух концах сети надел на гвозди, вбитые в землю так, чтобы они после не соскочили, «откосы» веревки, привязанные к концам палок, натянул к костыликам, также вбитым в землю, а также и четыре маленькие петли, по две на каждом конце палки; потом потянул веревку, попробовал крыло — хлестко, нигде не задерживало, закидал из снегу для себя место, «засаду», и наутро с товарищем, чтобы не прозевать, рано пришел к делу, захватив большой садок и маленькую круглую клетку с «сиделым» щеглом, которую поставил в репейнике ближе к сети, бросил под нее желтого песку, рассыпал по нем конопляное семя, да и пошел подсиживать.

Было очень рано: еще не совсем рассвело. Условия были самые благоприятные для ловли. Выставленный мой щегол захохлился, но потом, как уже не раз бывалый, начал весело повертываться и покрикивать; я взял свисток и так его приладил, что в продолжение часа, чуть ли не безостановочно, слышно было его призывное «птиглитт» и самодовольное «пикельникт». В скором времени прилетели щеглы, часть из них спустилась в репейник, другие же сели на липы, потом слетели вниз; их было не мало-таки, они заполонили собою весь точок; около шестидесяти штук уже были под сетью. Одни из них жадно опустошали чашечки репейника, другие сидели, ощипывались, поправлялись; иные пели. Под сетью завязалась драка. Наконец, они все слетели под сеть и, дружно поднимая головки, истребляли коноплю. Треск был слышен, как передавали мне потом, на расстоянии двадцати шагов. Не берусь говорить, как чувствовал я себя в это время, но скажу только, что сомневался — покрою ли я их своим тайником в четыре аршина длиною. Не мешкая, я взялся за веревку обеими руками, правую руку вперед, затем дернул — и все были покрыты. Мы вынули их из-под сети вдвоем — пятьсот шестьдесят штук, из коих при сортировке оказалось: двести восемьдесят три самца и двести семьдесят семь самок. Я отобрал для себя десять самцов и три самки, а остальных на другой день продал. Тайник же я, как только вынул из-под него щеглов, снял и почти весь точок разобрал.

* Я должен сказать, что сад, в котором я ловлю птиц, находится от заставы города четвёртым после больших липовых садов, давно запущенных, обращенных также на юг.

Шамов Иван Козьмич.

Журнал Московского общества охоты, 1870