Л.Б.Бёме "Из жизни птиц в клетках"

В большой вольере у меня живут вместе чижи, горные чечетки, зяблики, реполовы и другие птицы. Как-то раз ночью в вольеру забралась мышь. Перепуганные птицы отчаянно забились по клетке и одна из чечеток, зацепившись за проволочную сетку, сломала себе лапку. Лапка некоторое время висела на тоненьком сухожилии, затем отвалилась, и птичка осталась на коротенькой культяпке. Конечно, птичка приболела, ей очень трудно стало слетать за кормом и она большую часть дня сидела нахохлившись, на одной из верхних жердочек вольеры. Два или три чижа проявили к больному товарищу исключительное внимание и заботу — они по нескольку раз в день подлетали к чечетке и кормили ее из клювиков до тех пор, пока лапка ее не зажила совсем и она не поправилась полностью.

У моего сына Игоря в маленькой клетке жила чижиха, которая служила ему манной птичкой. Чижиха скоро сделалась совершенно ручной, брала корм из рук и приветливо попискивала, когда кто-нибудь подходил к клетке. Игорь выпускал ее в сад, на растущее около крыльца грушевое дерево; чижиха оставалась на дереве до тех пор, пока Игорь не подходил к нему, поднимал руку ладонью вверх, с насыпанной на ней коноплей или подсолнечными семечками. Чижиха сейчас же слетала, садилась на руку, и Игорь в таком положении вносил ее в комнату.

Наблюдать за стайкой чижей, летающей где-нибудь по ольховым и березовым рощицам, доставляет большое удовольствие. Птички доверчивы, непугливы и позволяют подходить к ним на несколько шагов. Чижи очень ловко прицепляются к ольховым шишкам вниз спинками и выбирают из них семена. Часто тоненькие верхние ветки гнутся под их тяжестью, и тогда чижи раскачиваются на них, как на качелях.

Чижей ловят самыми разнообразными способами. На доверчивости и непугливости чижей основана ловля их на месте кормежки при помощи так называемого подпуска. Подпуск — это длинное, тонкое удилище или жердь, к концу которой привязана или петельки из конского волоса, или намазанный клеем прутик. С таким под пуском подходят к дереву, на котором кормится стайка чижей, и осторожно подводят его к какой-нибудь птичке, затем быстрым движением или набрасывают петельку на птичку, или прикасаются к ней прутиком. Птичка прилипает и вместе с прутиком падает ни землю.

Как я уже упоминал, чижей можно держать в самых разнообразных (больших и маленьких) клетках, и везде они чувствуют себя одинаково хорошо.

Итак, непременно поймайте или купите себе чижика и вы уви­дите, что он доставит вам гораздо больше удовольствия, чем я написал об этом здесь.

АЛЬПИЙСКИЕ КРАСНОБРЮХИЕ ГОРИХВОСТКИ

Самые верхние зоны горных хребтов Кавказа, мрачные, узкие, тенистые, с обрывистыми отвесными скалами ущелья, крупно обломочные каменистые осыпи, снежные поля, сохраняющиеся и течение круглого года, из-под которых стремительно низвергаются ручьи с ледяной и кристально чистой водой родина краснобрюхих горихвосток. Здесь даже в наиболее жаркие месяцы года пахнет поздней осенью. Летнее солнце освещает ущелья в течение 3—4 полуденных часов, скрываясь за острыми зубцами нависающих над ущельями горных вершин.
    Уже с сентября, а часто и в конце августа появляются первые снежинки, по ночам замерзает вода, желтеет низенькая альпийская травка. Еще 2—3 недели — и густые туманы, не одолеваемые солнцем, остаются в ущельях круглые сутки, снег покрывает пологие склоны осыпей и скал, почти ежедневно бушуют метели, происходят обвалы и катятся вниз лавины. Холодно, неуютно, голодно... В начале октября даже исконным обитателям кавказских высот — краснобрюхим горихвосткам на их суровой родине становится невозможно добывать себе пропитание, и они спускаются туда, куда бегут из их родных ущелий ручьи в долины горных рек, где по промытым потокам и широким долинам разрастаются богатые и пышные заросли облепихи, покрывающейся к осени оранжево-желтыми, сплошными гроздьями кислых ягод.
    Глубокая зима. Утро. В морозном воздухе отчетливо видны изломанные линии гор, покрытых снегом. Остановившись в своем стремлении ввысь, к зимнему холодному небу, голубеет сахарная голова Казбека, западнее причудливо раскинулся трехвершинный Джимарай-Хох, а еще дальше выплывает из предутреннего тумана островерхий Архон... Холодом веет от каменных громад, холод таится в волнах быстрого Терека.
    Километрах в 10—12 к югу от г. Орджоникидзе, вблизи поселка Балта, постепенно, при выходе из горных ущелий на равнину долина Терека становится шире. Понижаясь к северу, ложе бурной горной реки, покрытое обкатанными водой валунами, камнями и мелким галечником, зарастает кустами облепихи, калины и орешника-лещины. Среди густых зарослей кустарников поднимаются рощицы и отдельно стоящие стволы ольхи, тополей и ив.
    Среди зарослей промытые водами летом полноводной, стремительной реки, мелеющей к зиме, тянутся ложбинки, имеющие вид каменистых лентообразных полян. В разных направлениях, впадая в Терек, текут ручьи, выбираясь из-под почвы долины, с заболоченными, покрытыми кочками берегами.
    Отовсюду, из чащи облепихи, с высоких ольховых и ивовых деревьев, с камней берегов Терека, едва мы входим в эту долину, доносится до нас немолчное тревожное чоканье многочисленных краснобрюхих горихвосток, зимующих здесь. Горихвостки сидят на ветвях облепихи и ив, перелетают через каменистые полянки, прыгают по кочкам у родников. Почувствовав приближение к ним человека, птицы слетают с верхушек кустов и прячутся в средних, густых ветвях. Особенно много здесь коричнево-серых самок с постоянно дрожащими красными хвостиками, много и самцов — одних из самых яркоокрашенных птиц, оперение которых состоит из коричнево-красных, матово-черных и блестяще-белых пятен.
    Ловить птиц, не имея манной заводной птицы, довольно сложно и трудно, и ловля без них непременно приобретает характер чистой случайности. Решив поймать краснобрюхих горихвосток — птиц, которых никогда не имел в клетках никто из птицеловов и натуралистов и которые никогда не наблюдались в неволе, я долго обдумывал способы претворения в жизнь этой нелегкой задачи. Мои наблюдения за поведением краснобрюхих горихвосток, производившиеся раньше при коллектировании этих птиц, позволили выявить одну черту их характера — любопытство и любознательность. Это качество горихвосток я и решил использовать при их ловле.
    Но однажды, когда во время предварительной рекогносцировочной экскурсии я выбирал подходящее место для будущей ловли, мне удалось подстрелить самку горихвостку. Самка была ранена легко, в самый кончик одного из крыльев и, конечно, эта незначительная рана никак не могла отразиться на ее общем состоянии. Создав раненой горихвостке максимальные удобства и уделив ей много внимания, я сумел выдержать ее в клетке около 2 недель, и птичка чувствовала себя у меня хорошо. Таким образом, как будто бы все предпосылки для удачной ловли были налицо: я знаю характер птиц и у меня есть манная горихвостка.
    Для первого опыта я выбрал на старом русле Терека каменистую ложбинку, окруженную кустами облепихи. В ложбинке кое-где росли отдельные ивовые деревца. В окружающих ложбинку кустах облепихи верещали многочисленные горихвостки, временами вылетавшие из чащи и присаживающиеся на ивы. Опыт ловли горихвосток я решил проводить в двух направлениях, использовав и любознательность птиц и позывы манной птицы.
    В связи с этим ловля была организована мной следующим образом (я ловил птиц, как уже говорил раньше, чаще всего клеем): несколько обычных репухов были поставлены на известном расстоянии от ивовых деревьев и кустов, на них были подвязаны кисти калины, для привлечения внимания птиц на репухи было посажено чучело самца краснобрюхой горихвостки, а около репухов поставлена клетка с заводной горихвосткой и на всякий случай клеточка с чижовкой. Основой этого способа должны были быть позывы горихвостки.
    Для использования любопытства горихвосток я взял две обыч ные западни и поместил в их центральные отделения снегиря и щегла (этих птиц я выбрал, исходя из тех сображений, что их бывает довольно много в тех же зарослях облепихи, где живут горихвостки). В качестве приманки в открывающисея отделения западней я поместил ягоды калины, рябины и несколько мучных червей на булавках. Западни были поставлены на землю среди кустов облепихи.

   Ловля началась часов в 10 утра, т. е. и ранние утренние часы горных ущелий. Как я и предполагал (после того как были расставлены снасти и я спрятался в засаде, а манные птицы начали подавать голоса), горихвостки, после моего исчезновения снова взобравшиеся на верхушки кустов, услышав манных птиц, стали постепенно, перелетая с ветки на ветку, с камня на камень, приближаться и к западням и к моим репухам.
  Однако прирожденная инстинктивная осторожность и робость горихвосток не позволяла им вплотную подлететь к западням или сесть на липкие прутики репухов. Птицы, подлетев шагов на 5—6, рассаживались либо на ветки кустов, либо на камни и, поворачивая головки во все стороны, изучали новые для них предметы, ближе не подлетая к ним.
    Моя манная самка горихвостка отчаянно билась в клетке и никаких призывных криков не издавала; следовательно, один из моих планируемых способов — использование для ловли горихвосток заводной птицы того же вида — отпадал сам по себе, тем более, что отчаянное метание горихвостки по клетке только отпугивало робких птиц. Чтобы моя единственная горихвостка не разбилась окончательно, я клетку с ней спрятал в рюкзак, а на ее место у репухов поставил одну из западней со щеглом.
   Решающим для успеха ловли оставался момент любопытства птиц. Положение оставалось без перемен около 2 часов. За это вре мя в западню с манным снегирем попался снегирь, а на репухах приклеилась пара щеглов, но горихвостки в руки мне не давались. Наконец, видимо, привыкнув к виду неподвижно стоящих, новых для них предметов, не внушающих особенного страха, также и потому, что в них и около них сидели и прыгали другие знакомые птицы, горихвостки постепенно становились все смелее и смелее. Наконец, одна из горихвосток, решившись, слетела с камня и уселась на палочку репуха и сейчас же прилипла к ней. Почин был сделан! К сожалению, прилипшая горихвостка была опять совершенно не интересная для меня самка.
    Прилипшая первой на мои репухи горихвостка произвела пе релом в настроении птиц. Одна за другой горихвостки стали ва лить к репухам, прилипали к липким прутикам, лезли и ловились и западни. За какие-нибудь 2—3 ч ловли (протекшие после поимки первой самки) у меня было поймано 19 штук этих птиц! 17 самок и всего только 2 самца. Это неравномерное распределение птиц, по моему мнению, может быть объяснено следующими двумя сообра жениями. Во-первых, общее количество зимующих самок краснобрюхих горихвосток всегда бывает больше количества самцов, выражаясь отношением примерно 3:1, во-вторых, яркая, пестрая, с бросающимися в глаза белыми пятнами на черном фоне окраска оперения у самцов делает их во много раз более заметными, чем тусклых самок, и, следовательно, заметные самцы, привлекающие к себе внимание врагов, должны держаться более осторожно, чем самки, и быть пугливее их.
    Выпустив на свободу 15 самок, я с остальной добычей отправился домой. Повторив в продолжение 2 ближайших недель свою ловлю, я в конце концов поймал 7 самцов краснобрюхих горихвосток, которые и послужили мне объектами для наблюдения за этими совершенно неизученными в условиях клеточного содержания птичками.
    Выдержать в клетках этих робких, пугливых птиц представляет известные трудности. (Нужно отметить, однако, что из пойманных мной самцов у меня не погиб ни один.)
   Своим горихвосткам я прежде всего подвязал крылья и поместил их в просторную, сплошь затянутую белым полотном кутейку. Для приучения пойманных птиц к новому для них режиму питания я в первые дни давал им их обычный естественный корм — ягоды облепихи и лакомство для всех насекомоядных птиц — мучных червей. Эти ягоды и мучных червей я помещал в плоские фаянсовые кормушки, смешивая их с тертой и перемешанной с сухарями морковью, с добавлением туда же небольшого количества сухих и обваренных кипятком муравьиных яиц (обычный корм для моих насекомоядных птиц). Горихвостки сначала съедали мучных червей и ягоды облепихи, а затем, проголодавшись, начинали ковырять своими клювами в кормушках и, выискивая ягоды, проглатывали и морковь с яйцами, постепенно привыкая питаться ею. Приблизительно через неделю после поимки, когда мои птицы уже более или менее освоились с кутейкой и кормом, я развязал им крылья и пересадил всех отдельно в обычные соловьиные клетки.
  Опыт первой произведенной мной ловли и содержания альпийских горихвосток в клетках прошел, следовательно, очень удачно. (Двух самцов горихвосток я передал своему другу А. Г. Компанийцу, трех — Московскому зоопарку через Е. П. Спангенберга.) Два оставшиеся у меня самца прожили в клетке более 2 лет и вполне благополучно линяли 2 раза.
  Об альпийских горихвостках в клетках нужно сказать следующее: самое привлекательное у этих птиц, конечно, красота их оперения (я говорю о самцах). Врожденная пугливость и робость этих птиц в конце концов проходит. Горихвостки перестают неистово биться по клетке при приближении человека и соглашаются брать предлагаемых им мучных червей из рук. По своему характеру горихвостки в неволе особенного удовольствия хозяину не доставляют. Громкая очень разнообразная по количеству строф и весьма мелодичная песнь горихвосток, распеваемая ими в апреле на кустах облепихи, а в мае в высоких горных ущельях, в клетках поется ими вполголоса, так что песни почти не слышно среди голосов других поющих птиц. В клетках краснобрюхие горихвостки очень малоподвижны. Покормившись утром, после получения очередной порции пищи, они забираются на жердочки, где и сидят, как каменные изваяния, с утра до вечера, изредка поворачивая к находящимся в комнате людям свои головки и слетая на дно клетки только чтобы поесть.
    Конечно, условия жизни в душных комнатах города, комнатах тесных человеческих жилищ, как небо от земли отличаются от условий обитания в поднебесных альпийских высотах, окруженных прозрачным, лишенным признаков пыли воздухом, у линии вечных снегов.
    Возможно, что сидя неподвижно на жердочках своих клеток, мурлыча про себя тихие мелодии, альпийские горихвостки мысленно чувствуют себя далеко-далеко отсюда, у вершин горных хребтов, в мрачных и суровых, но близких и родных их сердечкам ущельях. Вместо мутной застоявшейся воды, поставленной в поилках к ним в клетки, они видят хрустальные ручьи, вырывающиеся с журчанием из подножий ледников...

Кто знает!

КОРОЛЬКОВЫй вьюрок

  Раннее утро конца октября. На горах лежит снег, тающий по южным склонам скал, ущелий и балок, на пригревах каменистых лужаек, словом, всюду, куда проникают лучи осеннего не жаркого, но еще теплого солнца. Сегодня верхушки хребтов покрыты туманом, который постепенно сползает все ниже и ниже. Из тумана там, где он лежит менее густой пеленой, кусками, причудливо вырисовываются отдельные скалы с прилепившимися к ним приземистыми березками, с обнаженными белыми стволами, с которых почти совсем облетели уже желтые листочки, и корявые сосенки с темной голубовато-зеленой хвоей. Мы сворачиваем из широкого ущелья, по которому идет шоссе Военно-Грузинской дороги, в боковую балку, круто поднимающуюся вверх. Стороны балки сужены у шоссе, но метров через 200 они раздвигаются, и мы попадаем в горную долину, со склонами, усеянными обломками скал и каменистыми осыпями. Кое-где между камней находятся лужайки, покрытые сейчас желтовато-серой низкой травой. По краям ущелья, по сторонам его растут несколько диких грушевых деревьев и какие-то кустарники. Мы у цели. Именно в таких узких ущельях нижнего пояса гор зимой держатся корольковые вьюрки, здесь их основное местообитание.

  Для ловли нам надо разыскать небольшую травянистую лужайку, покрытую камнями и обломками скал. Лужайка найдена. Расставляем наши репухи и налаживаем всю нашу немудреную охотничью снасть. Вынимаем из рюкзаков манных птиц, наливаем им воды, насыпаем корм и, спрятавшись шагах в 20 от репухов, терпеливо ждем. (Далеко от репухов отходить не нужно - корольковые вьюрки спокойные и непугливые птички, и наша близость их смущать не будет.)

  Клубы тумана вверху ущелья то раздвигаются, то становятся все гуще и гуще, солнце не показывается, ветра нет, слегка морозит и все звуки в морозном воздухе особенно отчетливы и звонки. Такая погода особенно хороша для ловли птиц, и нам в этом отношении повезло.

  Наши манные птицы (их у нас сегодня четыре - чиж, корольковый вьюрок, горная чечетка и реполов), придя в себя после темного рюкзака, обчистившись и немного поклевав корма, начинают щебетать и перекликаться друг с другом. Больше всех волнуется чиж. Почти беспрерывно он издает свои призывные крики, так похожие на звуки скрипки, ему тихим щебетаньем отвечает чечетка и изредка свистит, как будто бы подает реплики, реполов. Корольковый вьюрок пока молчит.

  Вдруг чечетка начинает щебетать все громче и громче, так что заглушает чижа. Прислушиваемся - тихое, мелодичное щебетанье несется от верхних склонов балки, и мы видим небольшую стайку каких-то кажущихся почти белыми птичек, летящих в нашем направлении. Чечетка щебечет без умолку. Так же начинают щебетать и птички из Стайки. Значит это горные чечетки. Стайка пролетает мимо, но потом поворачивает и, сделав большой круг, планирующим полетом спускается к нашим птицам. Быстро рассыпавшись перед репухами, птички садятся возле нашей чечетки. Некоторые чечетки спускаются на землю, другие рассаживаются на камнях, а вот, смотрите, пара усаживается и на наши, намазанные клеем, прутики. Одна из них сейчас же переворачивается и вместе с прутиком падает на землю, другая сидит некоторое время спокойно, но, неосторожно повернувшись, задевает хвостиком за прутик, прилипает к нему и, распластав крылья, повисает на палочке.

  Терять времени нельзя, быстро подбегаем к репухам, освобождаем от прутиков пойманных чечеток, поправляем свалившиеся палочки и накренившиеся репухи, возвращаемся к нашему камню и снова ждем.

  Манные птицы, потревоженные нашей беготней возле них, притихли и, нахохлившись на морозном воздухе, сидят молча. Ждем и внимательно слушаем. Зрение и особенно слух у нас напряжены. В таком ожидании проходит с полчаса. Но вот из ущелья, откуда прилетели чечетки, доносится чья-то тихая, еле слышная трель. Трель так тиха и невнятна, что возникает сомнение, действительно ли мы слышали ее или это нам показалось... Но нет, не мы одни услышали ее. Наш корольковый вьюрок, молчавший до сего времени, оживляется, прыгает по своей клетке и издает одну за другой две призывных высоких трели, несколько напоминающих трели канареек. (Услышав однажды этот призывный, журчащий крик корольковых вьюрков, его потом уже вы не спутаете с криком других наших птиц, он вполне своеобразен и на крик других наших птиц не похож.) Вслед за тем тотчас же раздаются ответные призывы, и маленькая птичка на всех парах летит к нам. Не тратя времени на кружение около клеток, корольковый вьюрок сразу же садится на одну из палочек самого высокого репуха.

  Но на морозе, очевидно, клей застыл, и птичка, посидев несколько минут на палочке, переговариваясь тихим щебетом с нашим заманком, спокойно слетает с репуха и садится на землю возле клетки. Так его не поймаешь. Придется вспугнуть королька и попытаться подогнать его на палочки. Но едва мы делаем несколько шагов в направлении клеток, как совсем близко от нас раздаются многоголосые трели стайки корольковых вьюрков, и мы видим, как птички летят по ущелью, приближаясь к нам. Оба королька (заманок и сидящий около него) в два голоса начинают громко свистеть, и стайка, сделав полукруг возле нас, рассаживается на камни и репухи возле клеток. Несколько птичек сейчас же с палочками падают на землю, другие, испуганные падением своих товарищей, взлетают, но повинуясь призывам сидящих корольков, снова садятся на репухи и снова некоторые из них валятся на траву. Пора бежать к ним. Клей держит птиц некрепко, и мы рискуем, что птички успеют отклеиться, если мы будем недостаточно проворны. Подбегаем к нашему точку - четыре вьюрка бьются на палочках, прыгая по земле, два висят на репухах. Быстро освобождаем птиц от палочек и засаживаем их в клетку, в которой уже бьются две чечетки. Стайка отлетает от нас и, так как наш заманок кричит непрерывно, садится на камни ближайшей осыпи. Цель нашей сегодняшней ловли достигнута!

  Из шести пойманных корольков - два великолепных взрослых самца с угольно-черными зобиками, с дымчатыми затылками и с рубиново-красными шапочками на головах; две других птички - молодые самки (этих мы выпустили), и последние два - это молодые самцы, у которых на коричневых головках юношеского наряда начинают пробиваться красные перышки.

  Снова ждем, наблюдая за стайкой, сидящей на осыпи; птички перелетают с камня на камень, перекликаясь с нашим заманком и все время приближаясь к нему. Следим за ними с затаенным дыханием, еще несколько минут и корольковые вьюрки снова будут на наших палочках. Но наши надежды не оправдываются - над ущельем, быстро взмахивая крыльями, пролетает ястребок, вьюрки разом поднимаются, и стайка с тревожным щебетом скрывается за уступами скал.

  Становится холодно. Тучи, собравшиеся в горловине ущелья, ползут все ниже и ниже, и вот уже отдельные клочья тумана клубятся около нас. Начинается мелкий снежок. Видимо, ловлю надо кончать, тем более, что шесть корольковых вьюрков, из которых пара взрослых самцов, добыча неплохая, да и ловили-то мы их каких-нибудь 2-3 часа. Собираем наши «доспехи», выливаем воду из поилок у манных птиц, нагружаемся рюкзаками и спускаемся к шоссе, чтобы на какой-нибудь попутной автомашине доехать до города.

  Мы дома. Снова осматриваем пойманных нами птиц, еще раз присыпаем мелкой просеянной золой их запачканные клеем перья и сажаем птиц в кутейку. (Корольковые вьюрки настолько спокойные птички, что им можно не подвязывать крыльев - в темной кутейке они биться не будут.) Сейчас же насыпаем в низкую и плоскую кормушку различных семян - зерен мака, репейника, канареечного семени, семян березы и давленых подсолнечных семечек и ставим поилку с чистой водой. С удовольствием замечаем, что наши пленники тотчас начинают охотно клевать предложенный корм. Следовательно, успех их содержания в клетках почти обеспечен. У нас теперь есть одна из самых приятных горных птиц.

  Скажем несколько слов о корольковых вьюрках, об их образе жизни на воле и об условиях их содержания в клетках. Корольковые вьюрки, или березовые чижики, как называют их кавказские птицеловы, принадлежат к отряду воробьиных птиц, к роду, большинство видов которого живет в Северной Африке. В Европе обитают всего три вида - наш корольковый вьюрок, канареечный вьюрок и лимонный чиж.

  Начиная с последней декады апреля в тех местах, где мы сегодня ловили корольковых вьюрков, мы их не встретим: они на теплое время года поднимаются выше в горы. В период вывода птенцов корольковые вьюрки занимают всю среднюю полосу гор, поднимаясь до самых перевалов и до альпийских лугов включительно. Их излюбленными местами обитания являются каменистые долины и ущелья с окружающими их громадами скал и с хаотическим нагромождением каменистых осыпей. В таких местах обычно растут рощицы берез и сосен, чередующиеся с лужайками пышных субальпийских лугов, которые покрыты цветущими и благоухающими травами, с зарослями рододендронов и прочей растительности - вот здесь мы всегда можем рассчитывать встретить летом наших птичек.

  Поднявшись сюда после зимовки из нижней части горных хребтов, корольковые вьюрки первое время держатся стайками, но с начала мая разбиваются на пары. Так как отдельные пары поселяются вблизи одна от другой, то в течение всего года, в сущности, птички держатся стайками. Корольковые вьюрки всегда очень оживлены и подвижны. Их пение, состоящее из разнообразных трелей, слышится с раннего утра до позднего вечера. Самцы садятся куда-нибудь на уступ скалы, на торчащий камень, на верхнюю веточку березы, опускают крылышки и, надув свое горлышко, забавно вертясь в разные стороны, поют с самозабвением. Парочки этих птичек очень привязаны друг к другу и всюду следуют одна за другой. После вывода птенцов выводки корольковых вьюрков собираются в стайки, которые и держатся вместе до следующей весны. Эти стайки в поисках корма кочуют сначала там, где они вывелись, а позднее, когда в горах начинает падать снег, спускаются в самые низины горных хребтов.

  Корольковые вьюрки, которых содержат в клетках, относятся по своим качествам к одним из самых симпатичных комнатных птиц. Посаженные по нескольку штук вместе в просторную клетку они почти не бьются в ней с первых дней неволи (этого нельзя сказать о корольковых вьюрках, которых помещают в маленькие клетки и поодиночке). Через несколько часов после поимки вьюрки легко начинают брать корм, и их не надо приучать к нему. Гораздо сложнее, однако, дело обстоит с кормовым рационом для этих птиц. Дело в том, что, поедая общий для всех зерноядных птиц корм, корольковые вьюрки месяца через 3-4 начинают почему-то хиреть, сильно худеют и гибнут один за другим. Обычно из пойманных нами 15-20 штук к маю остается не более 2-3 птичек, но выжившие живут в клетках уже по нескольку лет. Основные корма, которыми я кормил своих корольковых вьюрков, следующие: канареечное семя, льняное семя, березовые, ольховые и сосновые семена, зерна мака. Из всего этого готовится смесь. В качестве дополнительного корма я давал своим птицам тертую морковь с белыми сухарями и немного муравьиных яиц. Этот дополнительный корм ели далеко не все корольковые вьюрки.

  Молодые самцы корольковых вьюрков начинают петь в клетках через 4-5 дней после поимки, а недели через 2-3 поют уже все птицы. Я держал корольковых вьюрков в больших вольерах по 15-16 штук вместе с другими птицами. Конечно, из-за красоты оперения я отбирал себе преимущественно взрослых самцов. Особенно красивы корольковые вьюрки, когда на них смотришь сверху вниз; тогда особенно отчетливо видно сочетание ярко-красных, как будто бы бархатных, головок этих птиц с дымчатыми и черными перьями затылков и зобов. Птички эти очень миролюбивы, и серьезных ссор и драк у них между собой никогда не происходит. Когда же стайка корольковых вьюрков, забравшись на верхние жердочки клетки, начинает петь, то этот хор может доставить много удовольствия своей мелодичностью.

  Ярко-красный цвет шапочек корольковых вьюрков сохраняется у них до первой линьки (июль - август), после же шапочки становятся оранжевыми, а после двух лет пребывания в клетке - желтыми. Один корольковый вьюрок прожил у меня в клетке около 5 лет. Повторяю, однако, что это бывает очень редко.

  Ввиду систематической близости корольковых вьюрков с канарейками было бы очень интересно произвести опыт спаривания этих птиц друг с другом. Для этого необходимо поймать возможно более молодых самцов корольковых вьюрков, выдержать и приручить их, а потом пустить весной к самкам канареек, конечно, лучше к серым. До настоящего времени в орнитологической литературе данных о такого рода гибридах не имеется, но тем интереснее молодым любителям птиц произвести этот опыт.

  Кроме Кавказа, корольковые вьюрки встречаются в нашей стране во всех горах Средней Азии и в Закавказье.

Джурбай

 Я никогда не любил держать жаворонков в клетке.

 Звонкая, радостная песня жаворонка, несущаяся из лазурной небесной выси, где-нибудь в степи самой ранней весной, когда по ложбинкам лежат еще кое-где клочки грязного талого снега, когда по пригретым склонам балок вылезают узкие стрелки первых слабеньких травинок, имеет очень мало общего с песней того же жаворонка, если он поет ее в клетке. Песня как будто бы и та же самая, но она не гармонирует со стенами и потолком комнаты, в ней не чувствуется той весенней бодрости, силы и радости бытия, которые льются через край в песнях из безбрежного неба...

Как коллекционер, я держал у себя дома всех жаворонков, которые попадались мне. В разные годы у меня перебывали полевые, белокрылые, хохлатые, малые и черные жаворонки, рюмы и юлы. Некоторые из них жили у меня подолгу, другие очень скоро хирели и погибали. К некоторым я привыкал, они привлекали своей миловидностью, бойкими черными глазками, малой пугливостью и доверчивостью (особенно рюмы). Но ко всем своим жаворонкам я особенной привязанности не чувствовал, и никогда жаворонки не были моими любимыми пернатыми друзьями, гибель которых меня особенно удручала. Самый характер содержания жаворонков в клетках ставит их в особые условия, чем других птиц, и вести постоянные наблюдения за ними в комнатах бывает довольно трудно.

  Жаворонков нужно помещать в низкие, сравнительно небольшие клетки, с очень высокими бортиками, с верхом, обтянутым материей. (Птички могут внезапно пугаться, стремительно взлетать вверх и часто разбивают себе головки.) Из-за робкого нрава этих птиц клетки с ними рекомендуется подвешивать повыше (у потолков комнат), чтобы жаворонки не пугались ходящих по комнатам людей. Ясно, что эти необходимые правила содержания не дают возможности легкого и постоянного общения с этими, по существу, очень милыми птицами. К одной из отрицательных сторон содержания жаворонков в клетках относится также и то обстоятельство, что они чаще других птиц подвергаются нападению паразитов - птичьих клещей, чрезвычайно изнуряющих птиц. Бороться с клещами очень трудно.

  Но несмотря на все эти недостатки, безусловно, одной из самых лучших наших комнатных птиц является джурбай, каландра, или большой степной жаворонок. И я люблю джурбаев почти так же, как чижей, дроздов и снегирей - самых испытанных моих пернатых друзей.

  Мое знакомство с джурбаем началось с детства и носило вначале чисто книжный характер. Читая «Жизнь животных» Брема, одну из своих любимых книг, любовь к которой я храню и до сих пор, я вычитал в ней о джурбаях (Брем их называет каландрами). Брем говорит, что джурбай являются любимыми комнатными птицами в Италии, Марокко и в Алжире, где их держат и в бедных рабочих хижинах и в богатых дворцах. Джурбаев ценят и любят испанцы за их замечательное пение, не уступающее по красоте и разнообразию звуков и трелей самым лучшим нашим певцам.

  Будучи увлечен описанием чудесных качеств каландры, я начал мечтать о приобретении этого жаворонка. Но во Владикавказе, где я тогда жил, джурбаев никто не знал. Здесь эти жаворонки 'бывают очень редко как случайно пролетные птицы поздней осенью и ранней весной, наши птицеловы их не ловили, и я, конечно, достать джурбая не мог. Осуществиться моей мечте (как это иногда бывает) помог счастливый случай.

  Птицелов Борис, встретившись со мной как-то утром, когда я шел в училище, сообщил, что ему из Ростова-на-Дону привезли в обмен на голубей несколько черных жаворонков и жаворонков «черношеев», жаворонки поют и, если я хочу, то должен зайти к нему посмотреть и послушать новых птиц.

  Я учился тогда в средних классах школы, небольшие карманные деньги у меня водились, и расходовал я их обыкновенно на приобретение птиц. В тот же день, едва дождавшись окончания уроков, я побежал к Борису. Едва я вошел через калитку в дворик, где жил мой друг, как услышал несущееся из квартиры Бориса громкое, мелодичное пение совершенно незнакомой мне по голосу птицы.

  У Бориса оказалось пять жаворонков - три черных и два черношея (т. е. джурбая - черношеями называют джурбаев охотники-птицеловы Ростова). Пел один из джурбаев. Сразу узнав в черношее (по описанию Брема и по рисунку) мою мечту - каландру, я не ушел от Бориса до тех пор, пока он не уступил мне (не помню, за какую цену, но очень недорого) одного из своих черных жаворонков и поющего так хорошо джурбая. Жаворонки были привезены в специальных жавороночьих клетках, таких клеток у меня не было, пришлось покупать и клетки. Истратив на покупку все свои сбережения, я, не чувствуя под собой от радости ног, понес своих жаворонков домой. Наконец, у меня есть моя собственная, поющая каландра!

  Мне приходилось держать часть своих птиц в маленькой прихожей, в которую выходила дверь моей комнатки, а часть - в сарае на дворе (мои родители были убеждены во вредности содержания птиц в жилых комнатах и мне поэтому разрешали иметь у себя в комнате не более 1-2 клеток - цифра совершенно не соответствующая количеству моих питомцев!).

  Я подвесил клетку с джурбаем в прихожей над окном. Утром следующего дня я и все мои домашние были разбужены громкой песней джурбая, легко покрывавшей голоса всех остальных моих птиц. Этот джурбай, единственный, которого я имел в молодости, прожив у меня года полтора, погиб летом, во время моего отсутствия (каждое лето я уезжал с матерью из нашего города).

  Со времени приобретения черношея прошло много лет, и я узнал жизнь джурбаев не по описанию в книгах, а по собственным наблюдениям над ними в природных условиях и здесь-то я уже по-настоящему оценил и полюбил этих жаворонков.

  Плоская, слегка волнистая степь, тянущаяся на сотни километров, простирается от западных берегов Каспия и до черноземных равнин Кубани. Полынь, солянки, кустики колючих кураев, негустые заросли гребенчуков, голые, лишенные растительности солонцы, чередующиеся с невысокими барханами желтых песков,- вот тот ландшафт, неотъемлемой частью которого является джурбай.

  Раннее утро конца мая. Я еду в тряской телеге, запряженной парой волов, по степи. Дорога едва заметной полосой тянется на многие километры от Кизляра к морю. Всюду возле дороги приземистые кустики серовато-голубой полыни, большие шары перекати-поля, покрытые сейчас мелкими беленькими цветочками, кусты гребенчуков с розово-красными кистями цветов. В небе над степью парят крупные степные орлы, высматривающие зазевавшегося суслика, пролетает пара степных журавлей, громко курлыкая, и вся степь от края до края от земли и до неба наполнена трелями жаворонков, она звенит от них. Жаворонков здесь бесчисленное количество. Звонкая переливчатая трель полевого, мелодичные свисты серого, характерная песня маленькой каландреллы заглушаются могучими голосами джурбаев. Голоса птиц сливаются друг с другом, разделяются и снова сочетаются в чудесной степной гармонии.

  Жаворонки всюду. То, быстро-быстро взмахивая крыльями, они проносятся над дорогой, то, едва заметно трепеща, они висят в небесной синеве, или сидят на сухих стеблях кураев, или слетают с кочек и холмиков, или бегают по солонцам.

 Особенно много в этой степи джурбаев. Распушившись и подняв хохолки, они или летают кругами, плавно взмахивая крыльями около притаившихся в траве самок, или, раздув горло, на котором особенно ярко вырисовываются два черных пятна, распевают свои звучные мелодии, сидя где-нибудь у обочины дороги.

  В песне джурбаев, как в каком-то сказочном фокусе, собираются все звуки, все голоса степи. Здесь и звонкий крик авдотки, и трель полевого жаворонка, и грустные ноты зуйков, и прерывистые свисты сусликов, и еще многое-многое другое. Все эти голоса оформлены и музыкально обработаны, все они составляют одну общую мелодию, все они гармонируют друг с другом и в то же время объединены собственными импровизациями черношея.

  Однажды, проходя по шумной главной улице Ростова-на-Дону, я совершенно явственно услышал пение джурбая. Мелодия беспредельных степей врывалась резким, но чудесным диссонансом в грохот трамваев, в гудки автомобилей, в голоса громкоговорителей. Впечатление было такое странное и нелепое, что я, не поверив ушам, остановился и начал прислушиваться. Действительно, поет джурбай! В маленькой клетке, за огромной стеклянной витриной одного из магазинов, сидел жаворонок и, раздув свое горлышко, бегал взад и вперед, от стенки к стенке своего помещения; джурбай издавал свои мощные звуки, покрывавшие все шумы большого города. Вместе с джурбаем за окном висело еще несколько клеток с птицами. Войдя в магазин и узнав, что птицы продаются, я сейчас же купил степного Орфея. С первого дня, привезенный ко мне домой и еще не отдохнувший как следует после суток езды в маленькой клетке, в темном рюкзаке и треском вагоне, жаворонок начал деть.

  Вечерами, приходя с работы и устроившись поудобнее в любимом кресле, я садился и слушал его пение.

  Песня, несущаяся из клетки джурбая, наполняла звуками всю комнату, и в ней тонули флейты моих дроздов и трели голосистых канареек.

  В вечернем полумраке комнаты, прислушиваясь к пению джурбая, я переносился в знакомые любимые прикаспийские степи.

...Ласково греет утреннее солнце. Мерной походкой идут волы. Степь под лучами утреннего солнца хороша! Голубая полынь тянет вверх свои ажурные горько пахнущие метелки, на них блестят капельки росы, пряно благоухает низенький чобр, в низинах густые кусты темно-фиолетовых и голубых ирисов, покрытых росой, как алмазным бисером, местами изумрудная зелень молоденьких тростников. Но вот, прислушиваясь к пению, я начинаю различать особенно близкие мне голоса обитателей этих привольных раздолий. Свистят, стремглав скрываясь в норках, юркие суслики, откуда-то (вероятно, из недалеких барханов) доносится дикий и заунывный крик авдотки, у дороги поет незатейливую песенку чекан-плясунья, с кустов гребенчуков раздается однообразно повторяющаяся песня черноголовой овсянки... Все эти голоса я слышу вполне отчетливо, «наяву», все они по ассоциации вызывают и зрительные впечатления. Но этого нет в действительности: все, что я слышу и вижу,- это только чудесная импровизация джурбая! В ней и лиловые ирисы, и запах полыни, скрип колес проезжающей арбы, и поступь волов, и песни всех степных жаворонков...

  Я не знаю ни одной другой птицы, которая бы, так всеобъемлюще (и если бы джурбай не был только птицей, то нужно было бы сказать с таким художественным чутьем) подражая голосам других птиц, объединяет их в единую цельную мелодию и вплетает в эту мелодию свои, столь богатые звуками песни.

  Я не люблю держать в клетках жаворонков, но если я смогу еще раз достать джурбая, то он снова займет среди многих клеток, висящих в моей комнате, одно из самых почетных мест.

  Если вы не имели джурбая, но когда-нибудь сможете приобрести этого жаворонка,- приобретайте непременно, и вы оцените тогда и старика Брема, и мои воспоминания об этом степном черношее.